В самом сердце Выборгского района, в кольце заводов и фабрик, за невысокой чугунной решеткой раскинулись десятка полтора одноэтажных, двухэтажных зданий. Что это такое? Производство? Школа? Больница? Это и производство, и школа, и больница. Здесь помещается Ленинградский Институт Охраны Материнства и Младенчества.
Немцы высчитали, что для правильного ухода за ребенком мать должна потратить семь с половиной часов в день. А вот Институт Охраны произвел обследование времени ленинградской домашней хозяйки—жены рабочего. Знаете, какие цифры у него получились? Если у нее трое детей, из которых один грудной — она отдает ему полтора часа, а на домашнюю работу она тратит 13 1/3 час. в день.
Для себя самой ей остается только 20 мин. в сутки. Что же сказать о работнице, имеющей ребенка? Ребенок или работа? Вот вопрос, который часто ставится в наши дни перед сознательной работницей, перед активисткой, перед вузовкой.
И каждая из нас решает его по-своему. Кто — в ущерб себе, кто — в ущерб ребенку, а кто — в ущерб работе. Тут-то и должно прийти на помощь женщине государство, его учреждения Охраны Материнства и Младенчества. Институт Охраны Матмлада как раз и есть такой производственный комбинат, устроенный в помощь матери и ребенку.
В этом году исполняется пять лет работы Института. То, что сделал за это время Институт, — интересное и важное для всего Союза дело. Тысячи работниц и детей прошли через консультации и больничные отделения Института. Не одной тысяче матерей он помог советом, как ходить за ребенком, как защитить свои права.
Одна из главных задач Института — это борьба с детской заболеваемостью и о детской смертностью.
Нигде в мире нет таких забот о детях, как в нашей стране, и нигде так не снизилась детская смертность, как у нас.
В Выборгском районе в прежнее время детская смертность всегда была выше, чем в остальных частях города. Но вот теперь со времени работ консультации детская смертность в районе, прикрепленном к консультации, резко упала. На каждую сотню детей, родившихся в Ленинграде, двенадцать человек умирает, не дожив до 2 недель, а в районе, прикрепленном к консультации, их умирает девять на сотню.
Летние поносы, от которых так часто гибнут грудные дети, также гораздо реже встречаются у детей консультации. Дети консультации правильно растут и хорошо прибавляются в весе. Заболевают они меньше, чем другие.
Для заболевших ребят в Институте имеются больничные отделения — для внутренних, доя хирургических, для нервных болезней, для больных туберкулезом, гонореей и сифилисом.
У Института свой рентген, свое горное солнце, свои лаборатории с животными для исследований. Молочная станция Института и кухня прикорма — это настоящие аптеки, в которых вместо лекарств готовят еду, потому что правильно приготовленная еда для ребенка важнее всяких лекарств.
Когда посмотришь, как здесь делают фруктовые и овощные соки и пуддинги для ребят, как стерилизуют молоко, как стряпают кисели и как моют посуду, хочется самой взять рожок в рот или полакомиться таким киселем. Вот где должен был бы учиться персонал наших детских столовых.
Здесь и учатся те сестры Охраны Матмлада, которые должны будут работать в яслях, в консультациях.
Я сказала, что Институт — и производство, и больница, и школа: Институт — школа для врачей. С разных концов Союза приезжают сюда врачи, чтобы учиться делу Охраны Материнства и Младенчества. Они возвращаются на Урал, в Сибирь, в Казакстан, они едут в самые дальние уголки Союза и применяют там свои знания.
В глухой карельской деревушке я видела в прошлом году ясли на болоте. Деревня была такая бедная, что у нее не нашлось другого помещения для яслей, чем эта хибарка на болоте. Матери прыгали по кочкам, чтобы принести туда ребят, по внутри была безукоризненная чистота, ребятишки проводили мертвый час в чистых кроватках, они дружно ели кашу и белую булку и пели хором песню. Это были летние ясли, открытые на время полевых работ, и в них сидела ясельница-комсомолка, которая училась в Институте Матмлада в Ленинграде. Сколько таких яслей открылось по всем окраинам нашего Союза!
А для колхозов и совхозов, для домов-коммун, для социалистических городов их потребуется еще многие тысячи. Недаром союзные республики одна за другой открывают у себя Институты Охраны для подготовки персонала наподобие Московского Института и нашего Ленинградского.
Но в Институте имеются не только показательные учреждения. В них есть и показательные дети. Дети, брошенные матерями, дети-сироты, беспризорные матери с грудными детьми — всех их подбирает распределитель Института. В каком виде прибывают сюда эти заброшенные дети?
Скелетики, заморенные старички. По виду такого ребенка, по его спичечным ножкам и втянутому животику, по его покрытому струпьями тельцу вы никогда не скажете, сколько ему — месяц или год.
И таких истощенных, замученных ребят Институт выращивает и делает из них нормальных, здоровых и крепких детей.
Если попадаются среди детей недоноски, их отправляют в дом для недоносков. Здесь их помещают немедленно в специальную металлическую ванночку с двойными стенками. Внутри этих стенок постоянно должна находиться теплая вода, и младенец, который был слишком рано лишен материнского тепла, долеживает здесь свои сроки.
Его греют и переворачивают с боку на бок каждые 15 минут, чтобы он не перегрелся. Ему дают кислород, чтобы ему было легче дышать, и кормят его фруктовыми и мясными соками. Я видела ребят, получившихся из таких недоносков, которые весили при рождении не больше 2 фунтов. Это отличные, крепкие ребята, ничуть не хуже тех, которые пролежали свое время в материнской утробе. Многим грудным приходится в течение месяца
делать впрыскивание свежей крови. Кровь дает свой же персонал Института, дает не задумываясь, как отдает тому же ребенку свою постоянную заботу.
Беспризорная мать с грудным ребенком принимается в дом грудного ребенка как кормилица. Она кормит и своего, и еще какого-нибудь одного или двоих ребятишек. С нею занимаются, ее учат грамоте и уходу за ребенком. Ио окончании срока кормления ее стараются устроить в штат какого-нибудь из детских учреждений или на другую работу.
А какие ребятишки получаются через несколько месяцев из бывших скелетиков? Румяные, толстые. Они лежат в белых кроватках в залитых солнцем палатах дома грудного ребенка, как огурчики на грядках у хорошего садовника.
Они не требуют, чтобы их взяли па руки, они не плачут и не капризничают — здоровые и счастливые дети не плачут. В 6 месяцев их учат делать гимнастику, и они уже сознательно помогают врачу, который осторожно выгибает и распрямляет им ручонки и ложки. В год их переводят в дом малютки. В доме малютки они делаются настоящими гражданами и вступают в трудовую коллективную жизнь. Они почти не болеют. И это потому, что они проводят почти весь день на воздухе. Их обливают перед сном прохладной водой, и они не боятся ни простуды, ни насморка. Они спят днем в летнее время на воздухе. Солнце, свежий воздух и вода их лучшие друзья.
Здесь я подхожу к теневой стороне работы Института.
Хуже обстоит дело для матери с ребенком. Если даже устроить ее на работу, что очень трудно, у нее нет угла, где поселиться с ребенком. Некоторые, получив работу, бросают ребенка в Институте и исчезают. Другие мучаются, мотаются по углам, и вместе с ними мучаются дети, попавшие из детского рая в мрачную и полную лишений жизнь.
Здесь что-то нужно сделать, чтобы помочь матери с ребенком, выходящей из Института. Еще одно. В учреждениях Института очень мало места. Они великолепны, но в них трудно попасть и матери и ребенку. Это все-таки только показательное учреждение.
Мы должны стремиться к тому, чтобы охватить такими учреждениями всех нуждающихся матерей и ребят.
Елизавета Полонская

Журнал «Работника и крестьянка» апрель 1938 г.