В комнате тихо. Матери еще спят или мечтают о новом человеке, который несколько часов назад впервые пронзительно прокричал, точно для того, чтобы утвердить свое появление.
Прислушиваясь к тишине, Вера закрыла красный томик рассказов Горького. Ей казалось, что она слышит плеск морских волн, видит горные вершины, каштаны, убранные золотом, и рядом с этой роскошью южной природы голодающих, раздавленных горем людей, молодую, скуластую, беременную бабу, рожающую на каменистой дороге. Увидела ее растрепанную голову на котомке, мутные слезы на багровом лице, закушенные синие губы и нечеловеческие страдания матери.
Так рождался новый человек, человек неизвестной судьбы.
И первым пожеланием ему были слова держаться крепче, чтобы ближние голову ему не оторвали. Первой ванной было море и постелью — куча ярких, осенних листьев.
Далеко извивалась дорога, и по ней, догоняя своих земляков, тихо шла мать с новым человеком. Мысли Веры прервала няня:
— А вот и вам, мамаша! — и она протянула букет хризантем и письмо.
В первую минуту Вера залюбовалась мохнатыми шапками белых цветов, спрятала в них зардевшееся лицо и, не расставаясь с букетом, распечатала письмо.
— Ну и родных же у нас с Вовкой! — невольно воскликнула Вера, — одними подписями половина письма занята.
Матери Веры и ее мужа давно хотели быть бабушками и теперь так и подписались: „бабушки». За ними шли подписи теток, дедушек.
Положив на колени книгу, Вера стала писать ответ. Хотелось написать много, много. И о том, что Вовка родился восьми с половиной фунтов, что у него голубые глаза, что сегодня доктор, поздравляя ее с сыном, назвал Веру мамашей и что сегодня она впервые будет кормить ребенка.
Вера писала, что вместе с ней рождению нового человека радовались и доктор Михаил Лаврентьевич Банщиков, и сестры, и няни, и молодые матери. Даже солнце светило как будто ярче.
„Мне и Вовке здесь хорошо, очень хорошо!» — закончила она письмо.
Написав ответ, Вера выбрала из букета самый пышный цветок и попросила няню отнести вниз родным.
Няня вернулась с новым ворохом пакетов и писем матерям. В палате начались общие разговоры.
— Ну, видно, все мужья одинаковы, — заметила черноволосая женщина. — Мой-то девочку хотел, а у меня мальчик родился. Теперь пишет, что мальчишке он тоже рад, мои любимые конфеты прислал и просит, чтобы домой скорей возвращалась; сам за мной ухаживать хочет.
— А мой муж мальчишку ждал, а у мена вторая дочка родилась. В следующий раз просит мальчика принести. Придется постараться, — шутит Шура Панкратьева, работница фабрики „Пролетарская Победа» № 2.
Расчетчица фабрики дорожных вещей, девятнадцатилетняя Тася Антонова прочла вслух отрывок из письма, где работницы ее цеха передавали всем матерям привет. Подруги просили написать, когда она выпишется, чтобы они на машине могли встретить Тасю.
Дома ее уже с нетерпением ждут, приготовили все необходимое для встречи. Муж пишет такие длинные, ласковые письма, и Тася не скучает.
У домохозяйки Антонины Адамовны Макаревич родилась дочка — уже третий ребенок в их семье.
Все родились в этом отделении районной больницы, и Антонина Адамовна очень лестно отзывается о врачах и обслуживающем персонале отделения. Вера видит радостные лица матерей, ей понятны их светлые мысли, и от этого становится еще лучше.
Так радостно жить, быть счастливой матерью можно только в нашей прекрасной стране.
— Хорошо! — снова тихо шепчет она.
Как непохоже все кругом на то, о чем она читала в рассказе „Рождение человека». Вот эти светлые, чистые палаты, вот опытный врач Ольга Павловна Павлова, хлопотливые акушерки, приветливые няни. Ежедневно они первыми принимают десятки новорожденных.
Наконец, в общей коляске привезли сыновей и дочерей. Наступило время кормления. Матери протягивают руки, осторожно укладывают детей рядом с собой.
Вот и Володька. Он широко раскрыл свой беззубый рот и громко кричит и утих только тогда, когда почувствовал тепло тела матери. Вот он, новый человек земли русской, человек известной судьбы.
Н. АНУРЬЕВА

Работница и крестьянка № 4 февраль 1939 г.